МЕЖДУНАРОДНОЕ ХУДОЖЕСТВЕННО-ПУБЛИСТИЧЕСКОЕ ИЗДАНИЕ
онлайн-дайджест • культура в мире
«СОЛНЕЧНАЯ ПОЛЯНА» открыта поэтам и прозаикам, эссеистам и драматургам,
сценаристам и публицистам, литературным критикам,
Мастерам и только пробующим перо.
Пишите нам на всех языках.
Журнал: «СОЛНЕЧНАЯ ПОЛЯНА» 2012, № 4
Сентябрь
Николай Савостин
Огромная благодарность Николаю Сергеевичу Савостину за согласие участвовать в нашем сайте! Николай Сергеевич Савостин долгое время возглавлял русскую секцию Союза писателей Молдовы. Многих и многих молодых он напутствовал в литературу. В годы перестройки подвижнически издавал альманах «Литератор», где печатались все многоязычные писатели Молдовы. Ветеран Великой Отечественной войны. Поэт, прозаик, критик, публицист, литературно-общественный деятель. Сборники В нашем доме – Чита -1955 год Дальний полустанок – Чита – 1956 год Майский снег Чита 1958 год Тайга Чита – 1959 год Разнотравье – Москва – 1961 год рвутся жаворонки ввысь – Чита – 1961 год – Месяц ковша – Кишинев -1965 год –Стихи – Кишинев – 1965 год – Стихи – Кишинев – 1967 год – Белый свет – Кишинев – 1969 год – Терн – Кишинев – 1969 год – Дорогая моя жизнь – Кишинев – 1971 год – Пью солнце – Кишинев – 1972 год Плутавец –Москва 0- 1973 год – Черные березы – Кишинев – 1973 год – Избранное – Кишинев – 1976 год – Зимник – Москва – 1978 – Летящий дом – Кишинев – 1979 – Стезя- Иркутск – 1981 Ночная гроза – Кишинев – 1982 – Избранное – Москва – 1983 – Мы летим на Витим – Кишинев – 1987 – Гнездо – Кишинев – 1989 – Свечение живого – Москва – 1989 – Вниманье долгих дум – Кишинев – 1999 –Контрольный улей – Кшн 1999 –Честь поэтов – статьи – Кшн 2007 Переводчик молдавской поэзии и прозы
СВОД ЭМИНЕСКУ
Я не взялся бы за эту тему, если бы не наболело, если бы не сегодняшнее чудовищное падение культуры, какого я не наблюдал за всю свою уже долгую жизнь. Даже во время великой войны. Даже в пору глухого догматизма и гонения на свежую мысль. Не взялся, если бы не теперешнее стремление определенных сил ухватиться в целях саморекламы за самые светлые имена, а особенно – за это имя. Не взялся бы, так как боюсь показаться не достаточно сведущим в литературе другой страны. Не взялся бы, если бы не так часто встречал откровенные спекуляции на этом имени. Но, повторюсь, наболело! Не буду касаться политической стороны, тут мы видим поминутные подтасовки, искажения взглядов поэта, когда выпячивается одно, затеняется другое. Обычно авторы расхожих ритуально-дежурных статеек панибратски похваливают знаменитого Михая, в основном употребляя не подкрепленные собственными наблюдениями и открытиями превосходные степени выражения, мармеладно-паточные оценки вроде «блистательный», которому свойственны «поэтические аккорды» или особенно противное: «чарующие звуки»… (это не я придумал, это цитаты из научных трактатов). Да кто ты такой, чтобы сметь так покровительственно, с такими плоско-рекламными похвалами, уместными скорее для провинциального «знатока», представляющего опереточную диву, говорить о поэтическом гении?! Да еще в тоне откровенной мании величия: «Мой …» – далее следует имя кого-нибудь из великих. Хочется сказать: «Твой, твой, ладно, не спорю. Но чем ты обогатил эту фигуру, как это твое «мой» сделало его привлекательней, интересней, богаче? Иначе для чего тебе было его присваивать?»
Как известно, спрос рождает предложение. Обывательский спрос во все времена неизменен – больше склонность к низменному, пошлому. К провинциально-мещанскому. Как там говаривала одна из чеховских дам, стараясь выглядеть более культурной: «Дайте мне атмОсферы!»
К сожалению, это так. Данте был изгнан из своего города и заочно приговорен к сожжению, Шевченко томился в солдатской казарме, Байрон умер на чужбине. А их место не оставалось пусто – властвовали всевозможные пошляки-посредственности. Да что там говорить, в пору расцвета Пушкина даже видные критики долдонили о падении его таланта, восторгались сочинителями стихов, в отношении которых теперь даже неприлично употреблять слово «поэт». Подобное происходит и сегодня, так было и во времена Михаила Эминеску. За редчайшим исключением жизнь подлинного поэта трагична. Выборы «короля поэтов» в начале прошлого столетия в России дали поразительный результат: выбрали самого пошлого кривляку. Подавляющим большинством, подавляющим… А ведь в это время в России были воистину великие поэты! Так что большинством голосов в искусстве абсолютно ничего не решается. Тут не может быть «демократии», тут не может быть «революции», чтобы свергнуть, к примеру, Горация, Петрарку или Данте, а назначить на их место какого-нибудь новоявленного графа Хвостова.
Как это ни прискорбно, но и сегодня Михаил Эминеску, в пору всеобщего мирового признания, если так позволительно выразиться, не освоен читательскими массами и на десятую долю процента. Для справедливости должен сказать, что это относится ко всем великим поэтам, чьи имена принято ежегодно упоминать в дни их рождения. Спросим сотню первых встречных, знают ли они наизусть хоть одну строфу Петрарки. Уверен: не знают. Но большинство помнит, что предметом его сонетов была некая Лаура. И о ней тоже большинство ничего не знает. Так и Эминеску больше известен как автор прекрасных романсов. Это действительно так. В особенности среди русскоязычных читателей. Альберто Моравио на съезде советских писателей в своем выступлении сказал: «Студенты в Италии как-то задали мне вопрос, какая разница между стихотворением и романом. Я ответил, что главных различий три: романы длинные, а стихи короткие, поэт говорит о себе, а романист – о других, романы можно переводить, а стихи нет». Стихи поэтов, отмеченных народным духом, не поддаются переводу. Над переводами стихов Михаила Эминенску на русский трудились замечательные мастера, но даже при моем скудном знании языка подлинника, могу засвидетельствовать: переведенным стихам далеко до того воздействия, которые производят на читателя подлинники.
А богатство, которое представляет сделанное Михаилом Эминеску, появившимся на свет 15 января 1850 года в селении Ботошани (или Ипотешти) на северо-востоке Румынии, огромно, его не охватить одним взглядом и не подвести ни под какое определение.
Его называют последним романтиком, певцом любви. Слова, слова, слова… Все гораздо сложнее. В одном из стихотворений он действительно называет себя романтиком. Но что он имеет в виду под этим словом? Мучительный разлад идеала и социальной действительности, как определяет романтизм «Энциклопедический словарь»? Тогда чем же отличается сегодняшний сугубый реалист от него? Он что, не испытывает «мучительный разлад идеала и социальной действительности»? Что, этого разлада нет в «Тихом Доне», в «Сто лет одиночества», во «Всей королевской рати», в «Гроздьях гнева» или «Зиме тревоги нашей»? Если Эминеску и романтик, то это особый романтизм – эминесковский. Вот цитата из его «Изверившегося духа»: «Здешнее общество… привержено к сухому, горькому, скептическому космополитизму. Более того: у нас завелся обычай восхищаться всем заграничным и презирать свое, мы напрочь порвали со своим прошлым, будь то язык, самосознание, мировоззрение или образ мыслей. В противном случае Европа не признала бы нас цивилизованной нацией». И чуть ниже: «У нас можно встретить историков, не знающих истории, литераторов и журналистов, не умеющих писать, актеров, не умеющих держаться на сцене, министров, не умеющих править, финансистов, не умеющих считать, - и потому-то столько бумаги изводится без малейшей пользы, потому-то столько бестиальных воплей отравляет воздух нашего театра, потому-то вокруг столько министерской чехарды и финансовых крахов». Это пишет романтик?… Просто не верится, что эти строки написаны не сегодня, а свыше ста тридцати лет назад.
Большой однотомник Эминеску у меня так зачитан, что латан-перелатан, клеен-переклеен, весь в подчеркиваниях и закладках. Это одна из моих «подподушечных» книг. Я с ним общаюсь перед сном как с другом, советчиком, получаю от него заряд лирического напряжения. И меня совсем не занимают наукообразные определения его направления, я согласен с его выводом:
Это все мираж и грезы,
И не важно мне, поверьте,
Буду я при жизни мертвым
Или вечным после смерти.
Важно другое: открыть людям глаза. В этом смысле не могу без сердечного участия, без закипающего в груди гнева читать его «Послания», к примеру, такое: Или вот еще образчик – скот безмозглый и жестокий, Глаз из-под бровей не видно, и до плеч отвисли щеки. Все в нем низость, жадность, злоба, все в нем
зависть и досада…
Воплощенная ничтожность, в каждом слове, в каждом жесте,
Он, фальшивая монета, разглагольствует о чести… Всякий изгнанный с чужбины евнух, неуч, раб
негодный,
Всякий, кто отмечен сроду червоточиной природной,
Все, что алчно и корыстно, все изгои, все илоты –
Все слетелось на добычу, все полезло в патриоты! -
Дальше даже боюсь цитировать, а то еще кое-кто из нынешних сильных мира сего примет это на свой счет.
Страдавший в ужасной бедности, обойденный и загнанный, понимал и это:
А ничтожество пустое над могилой скажет речь,
Не тебя стремясь прославить, а себя в багрец облечь.
(Послание 1).
Не буду комментировать и эти строки, чтобы не обидеть действительно глубоких ученых-литературоведов, заслуженно облеченных в «багрец». А сколько при этом празднословия! «Потому что в этом мире делать нечего поэту, - Чьи сердца встревожит голос бесприютного бродяги» – («Затерявшись без возврата…». 1876 г.) Вот мука из мук. К счастью его голос услышан повсюду. Пусть и не так четко, как хотелось бы. Природа – лишь она была ласкова к поэту:
Днем – мысли неотвязные, ночами –
Бессонница. Так и живу я мучась…
Природа! Облегчи мне эту участь,
Покоем утоли мои печали.
И природа, пейзаж вошли в его поэзию мощнейшим и захватывающим потоком. Нежнейшие, трогательнейшие стихи его, словно живописные полотна, полные трепета и жизни, изображают родные места - лес, озеро, небо, поле… Его называют Лучафером поэзии. Эта поэма стоит особняком, она ложится сразу на душу, многие знают ее наизусть. И я могу наизусть прочитать первые строфы на языке автора. Но свести Эминеску к этой стоящей особняком поэме – значит обеднить его, так сказать, сплюснуть, подвести под желанное сладкое определение: р-р-омантик. Но это особый и долгий разговор, в этой заметке его нам не осилить.
Стихи о любви Эминеску знают, пожалуй, все грамотные молдаване. Эта часть его лирики самая пронзительная. В зеркале любви отразилась его могучая душа. Помнится, в годы моей молодости среди литераторов была известна история о том, как один модный тогда поэт подарил Сталину книжку своих любовных стихов, обращенных к известной актрисе. Сталин, прочитав, сказал: «Это надо было издать в двух экземплярах – для него и для нее». Я читал эту книжку и согласен с вождем – она интересна только им двоим, не несет отсвет личности автора, ауры возлюбленной, волнения, пылания, мерцания их личностей, - так, обыденное плоское зарифмованное суесловие.
Какое богатство любовная лирика Эминеску! К ней возвращаешься снова и снова, переживая чувства, близкие автору стихов. А в них не просто признания, а целый внутренний мир автора, с нежностью, благородством, а подчас и юмором. Еще одно соображение. Сводить эти стихи только с образом известной женщины – наивность. У настоящего художника даже портрет определенного человека носит и обобщающий характер. Тем более его чувства в любви отнюдь не фиксирование какого-то факта, не сухая фотография…
Стихи умеют писать многие. Были современники Пушкина, которые владели пером подчас не хуже его. Есть известное стихотворение Пушкина «Птичка» – восемь строчек. У Василия Туманского, его приятеля, есть такое же стихотворение, оно технически сделано не хуже пушкинского. Почему же один из них великий, другой почти не известен? Дело в ом, что у настоящего поэта все им написанное складывается в судьбу, в целое, в своеобразный свод. Это может произойти только тогда, когда стихи и другие произведения рождаются органически, сами просятся на бумагу, а не пишутся по желанию что-то отразить и кому-то потрафить. Так вот, в этом отношении Эинеску образец – его свод произведений (скорей бы сказать звездное небо) создан словно бы из одного куска единым махом. Это подвиг поэта, отдавшегося своему назначению наперекор горестям жизни.
Сегодня всякий узколобый олух
Мнит гением себя и лавров ищет
У низкой черни, словно гаер нищий,
Бренча на рифмах полых и бесполых.
Но я чуждаюсь суеты лукавой,
Дружу лишь с музой, нежной и суровой,
И лишь к ее ногам слагаю снова
Свой стих упрямый, обделенный славой.
Теперь мы видим, стих его не обделен славой. И мой совет всем, кому попадут на глаза эти строки: почаще раскрывайте книги Михаила Эминеску. И вы найдете в нем замечательного друга!
Николай САВОСТИН
___________
